Читаем без скачивания Импортный свидетель [Сборник] - Кирилл Павлов

Я была тогда просто уверена, что у него брали семя для опытов: молодой парень, здоровый, красивый. Еще подумала: хорошо, что хоть жить оставили. А дело-то вовсе было в другом.

Оказывается, накануне муж предложил герру Мильнеру испытать один из созданных препаратов на человеке, предназначенном на гибель. Это был такой термин — «предназначенный на гибель», то есть не приговоренный и не убитый, а предназначенный для тех опытов, которые имели менее семи процентов надежды на успех. Так вот, Мильнер захотел на этом пареньке и проверить его.

Мильнер называл этот опыт — «превратить в воздушный шарик», то есть настолько вывести из строя психику, что практически любой, даже самый безвольный человек казался подопытному верхом авторитета. На этом, кстати, построен гипноз, на подавлении воли одного волей другого. А тут планировалась массовая болезнь — клиническое безволие. Я не помню сейчас точного названия, но что это делалось — безусловно. Теоретически это должно было выглядеть таким образом: над вражескими позициями пролетал самолет и опылял их специальным психотропным раствором, после чего все люди, воспринявшие этот раствор, становились послушными и их сознанием отныне мог бы управлять любой ребенок.

Кстати, Мирослав называл этот раствор «детской сывороткой», и приготовлен он был из тех выделений, которые наблюдаются в клетках мозга у детей в момент, когда они против своей воли подчиняются взрослым. Так вот, после такого мероприятия с самолетом и сывороткой некто в микрофон давал команды, и люди безропотно подчинялись. Одну только команду нельзя было дать: «Покончить с собой». Мирослав говорил, что здесь срабатывает какой-то глубоко спрятанный в человеческой психике механизм, не исследованный еще, и ничто живое не в состоянии, когда отключена кора мозга, а действует только подкорка, совершить над собой насилие. Тайна жизни стала немного приоткрываться, но только чуть-чуть. Войтецкий говорил не раз, что, когда мы найдем абсолютную формулу жизни, жизнь на Земле прекратится. А на ближайшие шесть миллиардов лет исследований хватит, в особенности если принять во внимание тот факт, что у землян многие тысячелетия наблюдается удивительная способность все отравлять, разрушать, губить…

Так вот, я не договорила насчет опыта с этим голубоглазым пареньком. Мирослав произвел над ним опыт, и это несчастное подобие мужчины превратилось в безвольную амебу. Ему можно было сказать: «работай», и он работал, «ложись», и он ложился. То есть перед вами был совершенный робот, только в живом обличье и управляемый голосом.

Мирослав Войтецкий был гениальным ученым, посему ему удалось то, чего не удавалось другим. Я уже говорила тут про вакцину добра, так вот, Мирек был убежден, что в мире и добро, и зло пребывают в равных, причем материальных, дозах. Может быть, это смешная теория. Но, по-моему, стоит послушать мнение человека, доказавшего, что его теории чего-то стоят. Я боюсь, что если бы он остался жив, не погиб бы, об этом я дальше расскажу, то он нашел бы в конце концов химически чистое добро и зло.

Мне он когда-то объяснял это, но я была дурой, девчонкой, и помню лишь, как он однажды расчертил лист бумаги на две части. На одной написал минус, на другой — плюс. Минусом он считал смерть, плюсом — жизнь. Поэтому все страдания, болезни, голод, суету жизни он относил к явлениям положительным, это означало — улыбаюсь, живу, болею, страдаю, люблю.

Боже мой, если бы не война!.. Но, как любой ученый, он был не от мира сего. Он не выдержал пыток, это я точно знаю, и ему никогда не доставляло удовольствия пытать других. Да, кстати, его опыты были безболезненны, хотя и безнравственны.

Так вот, вакцина добра — это так прекрасно и так мудро. Жаль, что до наших дней не дошла она, она бы сделала свое дело. Мирослав выбросил в атмосферу столько положительных психотропных зарядов, что, казалось, вся природа вокруг улыбалась.

— И на фоне улыбающейся природы он все-таки пытал людей? — не выдержал Кудинов.

— Я этого не знаю, но уверена, люди, которые отрезают живому ногу или заталкивают беременную в газовую камеру, должны обладать особой психикой. Откуда это появилось в людях, да еще в массовых масштабах, я судить не берусь. Может быть, тоже опыты?

— Мужа?

Фрау Гильда молчала.

— Какое это имеет значение, — наконец проговорила она, — хотя бы и его, приказы на подопытный материал подписывал не он. То, что произошло с вашими моряками на «Дюгоне», и мой рассказ вы, я надеюсь, теперь уже связали: мне просто страшно умирать, не рассказав никому того, что я знаю, вот я и рассказала. Но если вам мои сентенции кажутся нелепыми — не страшно, я к этому привыкла, к тому же у меня клеймо: психически нездорова. Но попробуйте объяснить происшествие с командой «Дюгоня» чем-то другим, а не вакциной добра и зла моего мужа.

Старуха откинулась в кресле.

— Попробуйте вообще объяснить изменения, происшедшие в сегодняшнем мире, чем-либо, кроме воздействия психотропных экспериментов, которые уже давно проделало само над собой человечество. Ведь сегодняшний мир — это мир взяточников, вымогателей, шулеров, подонков, наркоманов, воров, убийц. Хорошим людям в нем очень мало места. Такого засилия мерзости на нашей планете не было никогда. И мы с вами такие, потому что над нами произведен эксперимент, и проведен он теми, в ком эти качества, мною перечисленные, превалировали.

Кудинов, выключив диктофон, долго сидел в кресле.

Шведский журнал «Вя Мэншур» рассказывает о новом изощренном средстве воздействия на инакомыслящих, примененном в Гринэм-Коммоне…

В ноябре 1983 года на базу прибыли первые ракеты. Вскоре у ветеранов пикетирования появились симптомы непонятной и тревожной болезни. Тошнота и кровотечения, ожоги и выпадение волос, загадочные случаи потери памяти и самопроизвольные аборты стали необычно частыми среди женщин, расположившихся лагерем у ворот базы. Английские врачи — участники антиракетных выступлений провели медицинское обследование пострадавших. По их мнению, причиной недугов является электромагнитное излучение, исходящее из-за колючей проволоки.

3

Машина остановилась на ухоженной роскошной аллее. Из нее вышел Кудинов и осмотрелся. И вдруг увидел, что из зарослей на него смотрит человек. Глаза его были безумны, и одет он был хотя и в элегантный, но больничный костюм.

Кудинов так оторопел, что не мог отвести от него глаз, и своим испугом привлек внимание вышедшей встретить его ординаторши, которая тоже поглядела на куст и взвизгнула. Человек немедленно исчез в зарослях.

«Ничего себе обстановочка», — подумал Кудинов.

Ординаторша присела на скамью и достала из кармана халата крошечную косметичку.

— А каково мне? — раздался вдруг возле уха Кудинова резкий внятный голос.

Кудинов обернулся.

— Рад видеть вас еще раз, господин Кудинов, — сказал Федерик — это был он, — но посудите сами, каково мне, я вижу только этот контингент, — он указал на кусты, — ничего, кроме них, только больных с поврежденной психикой, и ничего больше. Вы меня жалеете?

— Нисколько, господин Федерик, — сказал Кудинов, постепенно беря себя в руки, — вы ведь себя не жалеете, целиком отдаетесь работе.

Федерик не почувствовал сарказма.

— Пойдемте, — коротко сказал он, — я предоставлю вам возможность побеседовать с вашим протеже наедине, на ваше усмотрение — в помещении или на аллее.

— А вы уже знаете, что я приехал побеседовать с боцманом?

— Иначе что бы еще могло вас привести сюда! — с улыбкой констатировал Федерик.

И Кудинов увидел, как в сопровождении санитара к ним подходил в это время высокий грузный человек с обветренным лицом, озиравшийся по сторонам.

Этот человек затравленно оглядывался в надежде увидеть знакомое лицо. Наконец, узнав, видимо, Федерика, он чуть-чуть успокоился.

— Вот, господин, Гауштман, — представил его Федерик, — перед вами русский журналист. Он приехал специально узнать о том, что произошло с командой «Дюгоня», ведь вы единственный из команды «Дюгоня», кто способен вести здравые речи.

— Мне тяжело стоять, — сказал боцман, — давайте присядем.

Кудинов и боцман сели прямо на траву.

Ординаторша, закончившая свой макияж, санитар и господин Федерик пошли, не торопясь, по аллейке.

— Что вам угодно узнать? — спросил боцман, глядя на машину, которую Кудинов оставил тут же на аллее.

— Все, что вы захотите мне сказать, — так же глядя на машину, сказал Кудинов.

И, видимо, в этот момент одна и та же мысль поразила обоих. Мгновенно, не сговариваясь, они подбежали к машине, боцман вскочил за руль, Кудинов еле успел взобраться на сиденье. С диким ревом машина выскочила за ворота и заметалась. Послышались крики.